17:35

— Седьмое мая. Вторник.
— Что? Что ты там бормочешь?
Грубый голос из комнаты.
— Ничего. Так.

Синдзи пятнадцать. Если посмотреть в зеркало, то там будет тощий подросток мелкого роста. Издевательство, а не Синдзи. Щепка. Одуванчик посреди широкоплечих высоких атлетов. Рваный вздох. Синдзи давно не было так плохо. Это нервы, — успокоил он себя. Стресс. Ты в новом городе, новая школа, конечно, это всё пугает, за окном дождь и это, конечно же, значит мигрень. Тебе пятнадцать, переходный возраст, снятся то кошмары, то голые бабы, и это всё нормально.

Но Синдзи знал, что ничего не нормально.

Он достал банку соды, закрыл холодильник. Серо-синий вечер дрожал в предвкушении дождя. Мимо проехала машина, и тени метнулись из угла в угол. На сером небе появлялись первые звёзды, но их будет не много: слишком облачно. Тикали часы, банка соды холодила ладошку. Синдзи прошлёпал босыми ногами к окну.

Седьмое мая, вторник, — подумал он.
Не было ничего глупее, чем приходить в новый класс в во вторник, сразу после окончания торжеств.
Впрочем, стоять в трусах босиком на кухне и пялиться на реку было тоже глупо.

Мальчик заглянул в комнату. Отец сидел к нему спиной, недвижимо, словно скала. Синдзи знал, куда направлен его взгляд, несмотря на то, что в вечерних сумерках в углу было едва ли возможно что-нибудь разглядеть. Да, сын, — молча сказал Синдзи, глядя на спину отца. Да, мне её тоже очень не хватает. Мне тоже очень больно, обидно и одиноко. Но что делать? Надо жить дальше, и мы вместе с тобой всё преодолеем. Главное не сдаваться.

Но мальчик знал, что отец никогда этого не скажет. Отец человек грубый, неразговорчивый. Синдзи тоже не любил много говорить. Отец смотрел телевизор, сын слушал музыку в наушниках, а иногда и так, и тогда отец кричал — сделай потише! — кричал отец, а Синдзи говорил: "Хорошо", и не делал. На этом чаще всего и заканчивалось общение. Отец тоже был невысок, но коренаст, кряжист, будто каменный. А сын — ни то, ни сё.

Что он на самом деле думает? Любит ли сына, просто не показывает этого, или думает, что Синдзи позор, неудавшееся уродство, пустоголовое отребье? Или на самом деле он вообще ничего не думает, и Синдзи для него ничто?

Мучительно и резко захотелось курить и сыграть на басу. Но курить было нечего и некак, а играть поздним вечером было невозможно. Да, если включить наушники в усилитель, конечно, но почему-то это казалось не тем же самым. Как будто вышел на войну... нет, на дуэль с другим самураем и вместо того, чтобы громко прокричать своё имя, что-то мямлишь вполголоса: вторник, седьмое мая.

Сегодня, впрочем, ещё было первое. Первый день Рейва дзидай. Пройдут праздники, отец выйдет на работу, и они с Синдзи снова перестанут видеться. В школу ему на электричке, значит, вставать придётся рано, отец будет уходить и того раньше, а приходить поздно. Мальчик не роптал; это жизнь. Что толку беситься, если ничего всё равно не изменить?

Новый город, новая эпоха. Что-то же всё-таки меняется?

Сода, похоже, нагрелась. Так и не открыв банку, мальчик поставил её на подоконник рядом с заряжающимся мобильником. Провёл по экрану. "Токиоми Юри" — высветился контакт. Они обменялись телефонами, когда выяснилось, что Такахиро переезжает в город. Он-лайн великая вещь, мир, огромный и необъятный, теперь помещается в кармане и отзывается на движение пальцев. Токиоми Юри. Юри-тян, — подумал Синдзи. Захотелось её услышать. Старый друг в незнакомом городе. Повезло, да, но они не виделись с самого детства. Какой она стала? А каким он стал? Где те ребятки, которые играли в игры до самой ночи, обсуждали мангу и сидели плечом к плечу у телевизора? Он, Такахиро Синдзи, тощий хмурый подросток. О чём с ним говорить? Кому он интересен? И голос, как у маленького. А у неё какой?

Вот позвони и узнаешь.

Синдзи положил телефон.
Опёрся на подоконник локтями и закрыл лицо ладошками.

Отредактировано Такахиро Синдзи (2020-02-01 02:50:59)

В тот самый момент, когда Синдзи отложил телефон, вроде бы без всякой причины, упала на него и скрутила, забила горькой ватой горло совершенно непобедимая тоска. Та, которую он целый день боялся и которую не подпускал. Он не заплакал, — какой смысл слёз, если это всё бесполезно? Да и не получится это сделать незаметно, а отец рассердится. Жесткая спина отвердеет окончательно, он оцепенеет и перестанет, кажется, даже дышать. Синдзи ненавидел, когда такое происходило, — потому что отец, бесконечно далёкий пример для подражания, боялся. Боялся и не знал, что делать с сыном-нытиком.

Мальчик всё-таки открыл банку. Сделал пару крупных глотков. Чуть не поперхнулся.
Кислятина. Синдзи не любил кислое.

Дело шло к шести.

Город оживал. В сумерках, с наступлением темноты, словно вампир. Звёзды нехотя пропускали свет сквозь синее в подпалинах небо. Этот свет был тусклый и неприятный, как весь вечерний город, который на самом деле, как ни крути, красив. Огни реклам, аккуратные клумбы перед входом в магазины, — в стильном ночном свете не было видно того, что растения чахлые, — обозначающаяся луна, аллеи, где строем стоят на посту ровные деревья. Город двуличен; он красивый, но гадкий. Напоказ выставлялись глянец и неон ночи, зелень аллей, мощь рекламных щитов, — умело наложенный макияж на лицо города, слегка испорченный оспинами окурков, пустых бутылок и прочего мусора. Но с этим можно жить, — в целом все пристойно и чинно, как на балу у зажравшегося феодала. В красивой, сложной многоэтажной прическе города завелись и живут насекомые. Синдзи Такахиро. И ещё тысяча таких.

Тишина изменилась. Ревели моторы автомобилей, кричали чайки и гудели катера, мимо проходили люди, мяукал праздно шатающийся около мусорного бака огромный кот. Обычная городская тишина. И, врываясь в эту тишину, мобильник взорвался какофонией звуков.

Дисплей высветил:
"Токиоми Юри"

Стало стыдно и неловко. Словно он обещал позвонить, а не позвонил, и теперь девчонке приходится самой доставать его через все дороги на свете. Первым порывом было бежать одеваться, но мальчик вовремя сообразил, что по телефону так-то всё равно, в трусах ты или во фраке. Вторым — выбросить телефон в реку и спрятаться за диваном и не выходить оттуда больше никогда в жизни. Паника, впрочем, тоже продлилась едва ли мгновение.

Он взял мобильник. Глубоко вздохнул, чувствуя рукой вибрацию устройства.
И снял трубку.

— Алло? — сказал он, перекрикивая тишину города. — Юри-тян?

Слишком... по-детски.
Синдзи зажмурился.

— Всё хорошо, — поспешно заверил Синдзи.
Может быть, слишком поспешно. Вопрос Юри-тян задала без лишнего любопытства. Ничуть не нахальный, а… ну, с капелькой беспокойства, что ли. Зажмурившись от неловкости, Синдзи добавил:
— Ну... в смысле, как всегда.
Этот ответ был куда честнее.
Мальчик прижал телефон плечом к уху, забрал банку и пошёл к себе.
— Знаешь, ну, только переехали, — сказал он вполголоса, чтобы отец не услышал.

Не то что бы ему было до разговора сына какое-то дело, просто Синдзи не любил, когда слушают его разговоры. Даже с друзьями, если кому-нибудь случалось позвонить, Синдзи отходил на какое-то расстояние и возвращался после окончания звонка. Кто-то над этим подшучивал, кто-то поначалу обижался, но со временем привыкли и махнули рукой. Такой уж Та-кун, его не переделать, — только и говорили.

— Пока выгрузили вещи, пока то да сё, ну и...
Он вздохнул.
— ...ну и нервничаю, — вырвалось у него.
Да нет, не вырвалось, а просто высказалось. Грустновато и честно.
И он ничуть не застеснялся такого признания. И сам удивился этому.

Сколько Синдзи себя помнил, он жил готовым к отпору. Когда встречал незнакомых, сразу будто обрастал панцирем с колючками. Особенно после смерти мамы. Жизнь приучила. Были, конечно, друзья, с которыми можно было общаться по-доброму, без опаски, но их было мало. Впрочем, у кого их много?

— Прогуляться, конечно, можно, — протянул он, не отпуская трубку и всё ещё сжимая в руках банку с содой, пытаясь в таком вот режиме забраться в шорты. — Я, я знаешь где? Там многоквартирный дом, Камикоданака, 4-4-12. Новый, ага. Щас только у отца спрошу... точнее, скажу отцу и...

Он зажал телефон ладонью, высунул голову в проём.
— Отец, я выйду ненадолго.
— Куда?
— Прогуляться.
— С дружками-бандитами?
Каким дружками бандитами? Синдзи чуть не завыл. Он в этом городе еле-еле пару суток, никого не знает и из дому выходил на пятнадцать метров купить злосчастной соды в автомате, которую, в общем-то, и не выпил, потому что не любил кислое.
— С Юри-тян... С Токиоми! Ты её должен помнить, мы в детстве дружили.
— Токиоми...
Отец, разумеется, не помнил, но голос его смягчился.
— Иди. Только чтобы дома был не позже десяти.
— Мне.. пятнадцать?
— Да. Хорошо, что ты напомнил. Раз пятнадцать, то не позже девяти.
Синдзи вздохнул.
— Хорошо. Спасибо, папа.

"Прогуляться". Звучало как пропуск. Находиться в квартире было невыносимо, особенно когда отец был в таком настроении. Но, впрочем, сейчас он, кажется, немного оттаял. Синдзи почувствовал, что ему тоже хочется побыть одному в той же степени, как сыну сбежать на прогулку.

Мальчик взял банку и залпом допил содержимое. Вздрогнул от кислятины.

— Извини, что заставил ждать, — виновато сказал он в трубку. — Всё в порядке. Я почти готов. Где встречаемся?

Там, откуда приехал Синдзи, не происходит ничего удивительного.

А здесь? Здесь-то что?

Вот мальчишка. Шорты ниже колен, кофта с капюшоном и карманами. Начало мая, уже тепло, но вечером от реки холодит ветер, поэтому да, есть смысл. Он обувается в кеды. Закрывает дверь, смотрит с балкона, но никого не видит, кажется, и спускается по лестнице. Есть лифт, но лучше так, — думает он.

Мальчишка снаружи. Подросток маленького роста, а вокруг всё большое. И маленький город тоже большой. И вот тот мяукающий кот отсюда кажется ещё больше, чем из окна квартиры. Что удивительного?

Синдзи включает радио на телефоне.
Суёт наушники под шапку, в уши.

Он излишне беззаботен. Он не прав и знает это. Он часто прав, как ни странно, но не сейчас. Вокруг строят дома, устремляясь к небу в своей неуемной гордыне. Но кажется, что дома стоят недвижимо лишь когда на них смотришь, а только отвернись — и начинают медленно приближаться, обступать со всех сторон. Если человеку очень тяжело, он всегда смотрит в небо, словно хочет удостовериться — над ним нет потолка, заставляющего сгибаться в приступе клаустрофобии. А кажется, — есть.

Синдзи смотрит в грязно-синее небо без звёзд. Первый день нового мира, а в школу через неделю.

Лениво пилит какой-то бред радио, между пресными как магазинная сосиска песнями вставляя последние новости в исполнении ди-джея. Никому не сбежать от новостей, они найдут и на улице, и в бетонных гробах. Ди-джей вещает по-тупому возвышенно; ему платят за то, чтобы быть жизнерадостным идиотом, и он полностью и честно отрабатывает зарплату. Синдзи не был против — значительно хуже, если вернутся к старому образцу ведущего: деловитому и озабоченному, который делает вид, что ему действительно интересно все то, что он сейчас наговорил.

И фоновая мелодия под новостями. Бесконечная петля, на которой хочется повеситься под скучные новости.
 
Я хочу включить телевизор, и услышать — сегодня застройщики обанкротились, маленькая девочка в парке погладила котика, а вокруг снова растёт высокая трава. И больше нет никаких других новостей, а теперь о спорте — прямая трансляция из двора, где пацаны бросили по рюкзаку на асфальт, и так вышли прекрасные всамделишние футбольные ворота.

Вот чего я жду от периода Рэйва.

...думает Синдзи.

Он выключил радио. Против ожидания, настроение стало лишь хуже.
Впрочем, не до того: мальчик увидел Юри-тян.

Они не виделись давно, и всё равно он сразу узнал её. Изменилась, да. Другая.
Но не настолько другая, чтобы стать незнакомой. Значит, главное осталось как было. Как есть.

Синдзи помахал рукой, приближаясь. Успел подумать, что разницы в росте у них-то и нет. Это не должно было его ни радовать, ни огорчать, — что ему до её роста? Но почему-то обрадовало. Он вздохнул с непонятным облегчением и улыбнулся, когда подошёл поближе.

— Привет, Юри-тян, — сказал он с беззаботной улыбкой. — Как добралась? Извини... я без велика.
Он излишне беззаботен. Он не прав и знает это.
— Куда планируем э-э... пройтись?..
Мальчик мельком глянул на велосипед.

Отредактировано Такахиро Синдзи (2020-02-01 02:53:15)