По утру проснувшись сегодня, Ясуши и Ариса первым делом осмотрели друг друга и справедливо рассудили, что нет, пока рано. Вот ещё день-ночь продержаться, и можно будет выходить в люди, чтоб никто не задавал лишних вопросов. В целом, конечно, синяки и прочие следы почти сошли, а новых они предусмотрительно очень старались друг другу не оставить (ну, если только в тех местах, где никто не увидит), и всё же нет, сегодня - рано. Открытым оставался только вопрос, что они будут говорить тому, кого из школы пришлют к ним проведать и занести домашнее задание. Впрочем, Ясуши особо по этому поводу не переживал. Его больше волновало, что они сами спросят у того, кто придёт. Потому, что Хара ни на секунду не сомневался, что это будет именно Такэути. Ещё бы, с его-то чувством ответственности. Если длинный, конечно, сам сегодня пришёл на занятия, а не поехал головой окончательно. Так что, если их навестит действительно Гэн и именно навестит, а не ввалится со стеклянными глазами и желанием довести начатое в подсобке до конца, они, конечно, его впустят, предложат чаю и спокойно поговорят о том, о чём говорить допустимо. Если не Гэн, то тут и говорить нечего - "спасибо, до завтра".

Услышав стук в дверь, Ясуши мысленно погладил себя по голове за прозорливость. Ну, в самом деле, так громоподобно колотить мог только один человек в школе, если не в городе. Волновался ли Ясуши? Ну, если только чуть-чуть. Поэтому, отворив, первым делом он замер перед дверью, пристально вглядываясь в глаза товарища. Не стеклянные, как будто бы чуть-чуть не здесь, но Ясуши такое по себе знакомо, и это нормально. Да и мимика живая, вымученная, но живая.

- Я прям как знал, что это будешь ты - он протянул руку для рукопожатия. - Ну, чё, проходи, коли не шутишь.

И, закрыв за гостем, Ясуши сразу же направился на кухню, чайник поставить. В конце концов, тут и особо гением быть не нужно, чтоб догадаться: Гэн не просто домашку занести пришёл. Разговор обещает быть если не тяжёлым, то, как минимум, долгим, а значит без чая не обойтись. Да и, опять же, гостеприимство. Как-никак, накама. Даже если этот накама способен впасть в состояние, близкое к пограничному, и порядочно измудохать, зовя именем, которым вас отродясь не звали. И прежде, чем предложить другу место за столом, Ясуши набрал в грудь побольше воздуха:

- СЕСТРЁНКА, ТАЩИ СЕБЯ СЮДА, К НАМ ГЭН!

Ну вот, теперь можно и ближе к делу.

- Располагайся, братан. Чай сейчас будет, Ариса тоже спустится. Ты ведь не только домашку знести, правильно я понимаю?

Гэн пожал руку Ясуши, молчаливо проходя внутрь. Рукопожатие было не сухим, не вялым и не слишком сильным — простое крепкое. Наверное, настроение некоторых мужчин можно порой определять по тому, как они жмут руку. Но, наверное, не по Гэну.
Войдя внутрь, он не рассматривал их дом. Так, только в ту сторону, в которую приходилось идти. У них было хороший дом — это да. Ну, лучше, чем у некоторых, по крайней мере. Гэн просто про себя дополнительно отметил, что хотел бы что-то подобное, более приближенный к современности дом, чем тот, в котором он живет сейчас.

Конечно, Ясуши смотрел на него немного косо, что-то пытаясь углядеть в его лице: в глазах или мимике. Это была нормальная реакция, Гэну нечего было на это сказать сейчас. В любом случае, он был гостеприимным и не пытался закрыть дверь перед своим другом. Хотя если бы попытался, то это не получилось. По шапке бы не получил, но без наказания бы не обошелся.
Вот его пригласили пить чай, и Гэн садится на один из стульев первым, смотря на Ясуши, который только-только позвал Арису.

— Да, — кем бы был Гэн, если бы он юлил или отвечал вопросом на вопрос?

Точно не Гэном.
В любом случае, он сидел, дожидаясь, пока спустится и Ариса. А когда она спускается, то Гэн замечает пластырь на ее щеке и недовольно качает головой. Уж кому-кому, а Гэну точно было лучше знать, как лечить подобные синяки да побыстрее. И точно не пластырем, который в таком случае не делает ничего.

— Йо, — кивает он ей, продолжая. — Ты собираешься завтра на учебу или нет? Приложи теплый компресс к щеке. Можешь смешать яблочный уксус и теплую воду, прикладывать к отеку на десять минут.

Затем он достает свою сумку, открывает ее и выкладывает домашнее задание для Ясуши и Арисы по отдельности. А на каждой из стопочек бумаг — скрепка с визиткой Хаято. Гэн хмыкает, просто этим самым жестом констатируя: "да, он прикрепил к домашке свои визитки на скрепки". А затем протягивает Арисе, раз Ясуши уже занялся чаем.
И когда все приготовления к беседе были завершены, чайник вскипел и все вместе собрались, Гэн громко выказал свою озадаченность и раздражение на Ясуши и Арису.

— У вас кожа, как будто вы весь тюбик на себя потратили. У вас же есть интернет, не могли там прочесть, как надо синяки свои убирать?
— Будешь на этой неделе убираться в подсобке вместо меня. Один.
— Какого хрена вы убежали, если я приехал на машине? Вас кто-нибудь видел?

Ха-ха.
Вот такая рокировочка.
Дебил?
Да.
Но заботливый.

Подстелить соломы, очевидно, не получилось. Жаль. А, хотя, может оно и к лучшему. Ясуши, конечно, готов выбросить из головы зловеще одеревенелое, перекошенное присутствием где-то не здесь лицо Гэна, готов делать вид, будто ничего не случилось, и чтоб каждый остался в праве не мучить себя выворачиванием своих внутренних демонов наружу. Готов был даже не ради себя, а ради Арисы, выходившей в этой ситуации большей жертвой, чем они с Такэути. Ситуация в подсобке действительно была грязной, и сестре выпало в этой грязи изваляться больше всех. Но было бы несправедливо считать себя до такой степени лучше своих друзей, которым порой просто надо выговориться. Даже если они - Гэн, который в этом явно не силён. Да и Ариса сказала вещь сугубо дельную и правильную. Если уж Такэути действительно пришёл поговорить, надо говорить.

Ясуши откинулся на стуле, запрокидывая голову возводя взгляд к потолку. Вдох, выдох. И снова на своего гостя, теперь уже как-то мрачно, только не по отношению к нему, а вообще. И хотя, по мнению Ясуши, Гэн со всех сторон сейчас был не прав, его можно было понять. Он ведь действительно заботливый и даже не настолько дебил. Всё ещё карандашом, но всё ещё в списке умных.

- Прости, Гэн. Вот такое вот я дерьмо, не могу удержаться от шутки, даже когда не к месту. - Хара натянул уголки губ двумя указательными пальцами, изображая улыбку, а когда отпустил - лицо его осунулось и помрачнело, кажется, пуще прежнего. - И прости снова, но... Сегодня уже ты воюешь не в ту сторону. Никто не чурается тебя и не собирается от тебя отдаляться. Просто я не каждый день получаю пизды от братана, который зовёт меня не моим именем. А раз с братаном такое происходит, значит есть что-то, о чём я не знаю, как спросить, чтоб не сделать хуже. Но если ты настаиваешь...

Это действительно было трудно. По всему выходило, что задать свои вопросы не получится никак, не прояснив тех моментов, которые касаются Арисы, но сделать это надо так, чтоб не перепачкать её в грязи снова. Ясуши повернулся лицом к ней, будто задавая немой вопрос о её согласии и заранее прося прощения, если то, что он собирается сказать, идёт вразрез с тем, что она считает правильным. Другого пути, кажется, нет. И он снова встречается взглядом с Гэном.

- Я любил Арису с детства. Даже тебя считал своим главным соперником, представляешь? А потом она уехала, и как-то всё само собой под откос пошло. Потом вернулась, и всё совсем запуталось. Распутывали как умели. Так что не называй нас пожалуйста любовниками. Это... Другое. Ты должен понять. А что касается тебя, давно с тобой такое происходит? Расскажи то, что считаешь нужным, и даю тебе слово пацана, что об этом будем знать только мы трое и мы же трое придумаем, как разгрести это дерьмо. Пока в душе не ебу, как, но обязательно придумаем. Братан, ты нам нужен такой, какой есть.

Отредактировано Хара Ясуши (2019-11-16 19:09:23)

Гэн смотрел им в глаза, всматриваясь в них, но с каждым их новым словом понимал, что он не выдержит.
Хватит. Это старание смотреть трудностями в лицо и встречать себя в одиночестве исчерпало себя. С каждым словом, что говорили ему его друзья, Гэну было только тяжелее. Он не может это терпеть и все таки опускает лицо вниз, смотря на своих руки. Ясуши и Ариса продолжают говорить. Продолжают показывать Гэну, что он сейчас не прав.
Да знаете, он ведь и сам это понимает. Прекрасно осознает — или так считает, — что загоняет себя дальше. А вывести это все наружу и довериться кому-то не может. Потому что никому это не нужно было раньше. Потому что всюду он в своих проблемах был один. Поэтому и сейчас он смотрит, практически испепеляет стол и собственные руки, внимательно их слушая.
Ясуши уже не бесит, когда продолжает один.

Когда нет сил скрываться за своей натурой,
Когда поддержки нет и в доме, где семья,
Когда жизнь кажется и хмурой, и понурой,
Всегда есть те, кто будет для тебя — друзья.

Посреди этого черного фона, на котором стол, стул и Гэн, то и дело появляются два человека, сменяясь друг с другом.
Первый — темноволосый парень, Ясуши. Та насмешка, что была сначала, напускная, сменяется грустным и серьезным выражением лица, человека, что решил говорить начистоту. Он сидел, смотря Гэну в глаза, пока тот устремлял свой взгляд на свои руки.

— Прости, Гэн... Никто не чурается тебя и не собирается от тебя отдаляться.
— Я знаю, Ясуши. Я знаю. Я знаю.
Конечно, он знает. Ну понимает же.

Но не успевал он ответит, появлялся другой силуэт. Блондинки. Девушки и друга, ради которой он был готов пойти на все, чтобы ей помочь. Но не из-за цены дружбы, а из-за суть дружбы. Она тоже смотрит на него, ему в глаза, переживая и с тяготами за все, что происходило и происходит. Спокойная и пытающаяся быть рассудительной, она продолжала вслед за Ясуши.

— Так или иначе, но это должно было произойти. Извини. Еще раз.
— Мне не больно. Мне не за что вас извинять. Мне не больно.
Ему не больно. Ну не больно ему.

Ясуши.

— Так что не называй нас пожалуйста любовниками. Это... Другое. Ты должен понять.
— Я понимаю.
Он понимает. Ну он же понимает.

— Братан, ты нам нужен такой, какой есть.
— . . .
. . .

Ариса.

— Я вовсе не хочу, чтобы ты думал, что я тебя... чураюсь.
— Я так на самом деле не думаю, Ариса.

— Так или иначе, но это должно было произойти. Извини. Еще раз.
— Мне не за что вас извинять. Это вы меня извините.

— Я никогда не хотела докучать тебе распросами. И не знаю, видят ли это другие. И не знаю, захочешь ли ты сейчас говорить об этом.
— Я могу попробовать...

Ты не сможешь вечно делать вид, что с тобой все в порядке.
. . .

Темный мир трескается, словно стекло, и распадается на краски вокруг. Гэн поднимает глаза на Ясуши и Арису. И он ведь действительно хочет им это все рассказать. Все, что с ним происходит сейчас. И с другой стороны, этот странный и неприятный акт жалости к самому себе, и друзьям к нему.
Где та черта, в которой поддержка не заходит до жалости? Как это понять? Выпалить все и смотреть на то, что будет?
Ха-ха.
Ха-ха-ха.
Он не знает.

. . .

Гэн продолжительное время молчит.

— Тору — мой двоюродный брат. У меня есть... — он спотыкается, сжимая кулаки. — Была старшая сестра. Когда она умерла, ее детей привезли к нам из Осаки. Их с Тору троих детей. Сейчас мы, — опять он чуть не споткнулся, но по нему видно, что он продолжает подбирать слова, — с отцом и бабушкой, — и это проговаривать для него дается труднее всего, — сейчас заботимся о них сами. Мы работаем, чтобы выжить. После школы я останусь на ферме.

Он просто не мог говорить большую правду, чем хотя бы это. Даже несмотря на то, что им хотелось. Даже если они не считали это достаточной причиной для всего того его поведения. И хотя ему хотелось отвезти взгляд обратно на свои кулаки, он уже едва ли не насильственно заставлял себя не отводить глаз, пальцами вжимаясь в собственные ладони.
Но все это для него меркло перед тем, что он должен был наладить со своими друзьями.

— Я уважаю ваши чувства. Мне просто нужно время.